Они вышли из комнаты – прелестная пара, которая, казалось, была создана, чтобы вечно украшать какой-нибудь свадебный торт в идеальной, непогрешимой гармонии.

Как только дверь за ними закрылась, Аллегра с тревогой повернулась ко мне:

– Ох, мисс Хаксли, вы же не думаете, что с мистером Нортоном может что-то случиться?

– Он будет сражаться на дуэли. Обычно ее участникам грозит ранение, а то и смерть.

– Да, но мистер Нортон… он же такой красивый, такой умный, такой веселый…

– Для дуэлянтов это не самые необходимые качества, дорогая.

– Но ведь он вроде бы говорил, что практиковался в стрельбе.

Я невольно закатила глаза – вульгарная привычка, которой, уверена, Ирен при случае пользовалась гораздо эффектнее, чем я.

– Подозреваю, что дуэльные пистолеты, которые недавно преподнесли ему в подарок, впервые познакомили его с благородным искусством поединка. А у короля в подобных так называемых дисциплинах вся жизнь прошла.

– Вы волнуетесь, – обеспокоенно заметила девушка.

– Я… в бешенстве, дорогая Аллегра. Ирен неожиданно так растерялась, что даже рада возможному вмешательству Холмса, – это настолько не похоже на нее! Я была вынуждена наблюдать, как Годфри усиленно обхаживает одна бесстыдная женщина, – я глянула в расширенные сияющие глаза Аллегры, – в своей прямолинейности не признающая никаких приличий или обязательств. Я вне себя, Аллегра, и ничего не могу поделать! Если бы что-нибудь зависело от меня… Я на все готова, я пошла бы на любой риск, столкнулась бы с любой угрозой, лишь бы обеспечить безопасность своих друзей. Но мне ничего не остается, как просто ждать и смотреть на разворачивающуюся драму. – Я вздохнула и уронила руки на свою вишневую бархатную юбку, прочертив на ней следы пальцами. – Прости, что я потеряла самообладание, Аллегра. Подобная ситуация совершенно мучительна для людей моего темперамента, которые полагают, что цель всех разумных людей – спокойный и организованный мир. Мне жаль, что я вообще познакомилась с бароном де Ротшильдом, что я снова поехала в Прагу. Когда мы… вернемся в Париж, – сказала я с комком в горле, так как мне пришло в голову, что мы можем и не вернуться, – я отошлю обратно эту Библию!

– Действительно, мисс Хаксли, дело очень серьезное. Чем я могу помочь?

– Только тем же, что и я. Не причинять беспокойства. Быть твердой. Молиться и надеяться на лучшее.

– О, обязательно, мисс Хаксли! – Милая девочка была готова разразиться слезами. – Ах, если бы дядя Квентин был жив! Он бы нам обязательно помог!

Вот тут и мои глаза оказались на грани довольно неосмотрительного увлажнения. Как бы я хотела посоветоваться с Квентином по поводу этих событий! Человек мира, он бы, по крайней мере, смог уверить меня в некоторых шансах Годфри на спасение. Однако… может, Квентин все-таки жив. И я буду цепляться за эту надежду, как и за веру в то, что Годфри тоже преодолеет испытание, уготовленное ему на завтра.

Мы с Аллегрой без слов пренебрегли нашей традицией довольно сдержанного общения и расцеловались на прощанье, деликатно не замечая слез друг друга.

Вернувшись в свою одинокую комнату, я первый раз в жизни пожалела, что у меня нет чего-нибудь вроде черного пистолетика Ирен. Тогда бы я, наплевав на все формальности дуэльного кодекса, застрелила бы некую дамочку, чье имя начинается на букву «Т».

Не могу сказать за других – начиная с короля Богемии и заканчивая Аллегрой, – но я за эту ночь ни разу не сомкнула глаз.

Я лежала в полумраке, уставившись на слабый свет, пробивавшийся сквозь портьеры. Он падал тонкими узкими полосками, как рассыпанные иголки. О течении времени я судила по тому, как эти сияющие стрелы укорачивались и гасли в одном ритме с путешествием луны по небу.

Даже когда мы узнали, что Квентину угрожает полковник Моран, опасность не была столь внезапной и столь очевидной. И рассвет не ослабит это напряжение, он лишь приведет его в действие. Ирен не сказала, пойдет ли она на дуэль, но я не могла себе представить, что моя подруга пропустит поединок, как не могла представить и того, что туда пойду я.

В комнате стояла такая тишина, нарушаемая лишь тиканьем каминных часов, что, услышав у двери какой-то звук, я подумала, что все-таки заснула и вижу сон.

Звук раздался снова – тихое царапанье. Так в Нёйи Люцифер требовал впустить его в комнату. Неужели отель столь нагло позволяет себе злоупотреблять спокойствием гостей? Или это мыши… могут быть в «Европе» мыши? Или даже… крысы!

Я села в кровати и прислушалась.

Царапанье продолжилось регулярным и теперь уже довольно нетерпеливым пунктиром, и тогда я встала, нашарила домашние туфли, облачилась в халат и подошла к двери.

Поворот ключа остановил царапанье. Я приоткрыла дверь и посмотрела вниз, на ковер в проходе. Там ничего не было – ни маленькой крысы, ни крупной мыши.

Дверь распахнулась одним быстрым движением, почти сбив меня с ног.

– Нелл, ради бога! – зашипело знакомое контральто. – Я думала, ты никогда не откроешь.

– Я решила, что ты крыса… или мышь.

Повернувшись, Ирен захлопнула и заперла дверь за собой:

– Уверяю тебя, я ни то, ни другое. Скорее я Белый Кролик и ужасно опаздываю.

Я уставилась в темноте на подругу. Белыми у нее оставались только зубы, потому что вся она была облачена в черное облегающее мужское платье, которое надевала на прошлые ночные вылазки. Не забыла она и еще одну деталь, не слишком привлекательную, – усики и клиновидную бородку, которые всегда использовала, выступая в мужском обличии.

Ирен сунула мне в руки что-то плотное, но мягкое, как подушка:

– Вот. Надевай, да поживее!

– Что это такое?

– Твое выходное платье.

– Оно не мое, и я никуда не выхожу, – твердо ответила я.

– А вот и выходишь – конечно, если не хочешь приберечь черное для похорон Годфри, – прошипела моя подруга.

– Ох, Ирен!

– Просто одевайся.

– Мне нужен свет, – возразила я.

– Нельзя рисковать. Давай я тебе помогу.

– Попробуй. Ай! Ирен, это был мой глаз!

– Тогда не дергай головой. Так, готово, панталоны застегнуты. На улице прохладно, но для конспирации придется обойтись без плащей. Наше передвижение вызовет меньше вопросов, если мы будем выглядеть обычными мужчинами в брюках, без всяких дамских накидок.

К этому моменту я уже заразилась ее поспешностью:

– О каком передвижении ты говоришь?

Она вздохнула и застегнула мою матроску на спине. По тому, как тянула ткань, я поняла, что пуговицы застегнуты криво, но не решилась сказать об этом Ирен.